Если бы не гложащий и разъедающий изнутри Джимми грех, то он бы уже чувствовал панику и отчаяние. В такой ситуации он еще ни разу не оказывался. Закованный. С монстром, от которого пахло огромным эго и безумными планами. Такого еще не бывало. Или он просто уже об этом банально не помнил? Так что же этот сизый придурок мог задумать? Хадсону было невдомек, он все пытался выбраться из спутавших его оков, пытался сломать собственные кости, лишь бы хоть как-то выбраться. Но кресло плотно его окутало. Кровь капала вниз из разорванных мышц и поврежденной рывками кожи.
— Я все равно оторву тебе голову, урод! — Хадсон попытался плюнуть в Эн Сабах Нура, довольно улыбающегося и рассматривающего своего подопытного кролика. Монстр. Садист. Вот кто был этот безумный тип. Но что он хотел сделать? Зачем приковал его к этому пыточному креслу, о каких изменениях говорил этот чудик? Джимми пытался об этом думать, но его гложило чувство ненависти. Ярости. Безумной ярости.
А потом он почувствовал боль. Втрое сильную, чем разорванные мышцы и кожа. Иглы впились в его тело, до хруста вонзаясь прямо в кости, из рта мутанта вырвался безумный крик боли и страха. Даже гнев не помогал от этого чувства. В глазах потемнело. Следом за острой болью в местах проколов, Хадсон почувствовл жуткую ломящую боль во всех костях. Словно они ломались изнутри. Он понимал, что вибрирующие иглы что-то вводят, словно накачивают его. Нет, Джимми не знал о том плане Эн Сабах Нура, он почувствовал сквозь боль, как меняется. Меняется прямо изнутри. Голос моментально сел. Не было сил кричать. Глаза закатились, Хадсон бился мелкой дрожью, пуская слюни и хрипя. Боль застилала глаза, от нее он совершенно ничего не видел и уже практически не мог думать. Иглы впивались во все тело, иногда меняя свое расположение и вновь впиваясь в кости.
— ХВАТИТ ХВАААТИТ, — из последних сил выдавил себя мутант, но ничего не прекращалось, хотелось вырубиться, чтобы не чувствовать боль, но обволакивающая тьма в предбаннике у смерти не забирала его обратно, чтобы дать передохнуть уставшему разуму. Нет. Боль была везде. А он все никак не отрубался, не терял сознания и не попадал в посмертие, за которым возвращался обратно. Боль крепко держала его в своих узах, заставляя совершать нелепые попытки вырваться. Но иглы плотно держали все тело, не давая Джимми даже пошевелиться. Только глаза пытались высмотреть своего мучителя, но даже им не давалось захватить что-либо вокруг. Лишь красная пелена боли застилала взор Джимми Хадсона.
А тело его менялось, медленно, но верно изменялся цвет кожи, Джимми стал бледным. А потом и синим. Он не мог этого увидеть. Но почувствовал, как тепло из тела уплыло куда-то в бездну. Было больно и холодно. Словно смерть подкралась и дышала своим мерзким ледяным дыханиям, нашептывая в ухо — «Вот ты и попался, Джимми, глупый Джимми. Не думал ли ты, что будешь бегать от меня вечно?» И если Хадсон бы сказал смерти да. Лишь бы прекратилась эта ужасная боль.